«Эрженика», — грустно сказал мужчина, когда она по привычке, легла на неразложенный диван, и положила голые ноги на спинку, касаясь круглыми пятками серых обоев. Эрженика повернула к нему голову и улыбнулась. И хотя она сказала ему «иди ко мне», Алексей вздохнул и отправился в ванную. Там, брея щеки, все думал, что, возможно, он выйдет, а она уже ушла. Однако она чуть слышно напевала, и это значило, что Эрженика по-прежнему у него дома.
«Ты сильно оброс», — отметила она с порога. Они не виделись уже месяц, а до этого месяц встречались почти каждый день у него на квартире. А до этого страстного месяца они не виделись более года.
Она ушла от него к другому мужчине одиннадцатого ноября 2003 года. Она даже не ушла, а медленно-медленно перетекла. Он же удивлялся этому, обыкновенно Эрженика делала все быстро, раздумывая самую малость. Мгновенно принимала решение. Но его же она мучила долгие месяцы, и только одиннадцатого ноября объявила, что больше не любит его и должна уйти к другому мужчине. Стояла совершенно невыносимая погода: холодно, на дорогах голый лед, и деревья такие же голые и страшные.
С чего она вздумала вернуться к нему?
Конечно, где-то под самый Новый год, напившись, он звонил ей ночью, а она ответила весьма довольным голосом «ты пьян, проспись и всё пройдет». Еще как-то он встретил их вдвоем у супермаркета. Эрженика стояла, прислонившись спиной к фонарю, а ее новый мужчина нависал над ней, как огромная башня. Она выговаривала ему что-то, а он улыбался в ответ и все норовил ее пощекотать, но мешали тяжелые пакеты в руках. Из одного пакета высовывался аппетитный желтый багет. Он обошел магазин с другой стороны, надеясь, что его не заметили.
Как-то, еще до разрыва, они отправились погулять по городку. Спустились по проспекту к черемуховой аллее, а это был уже июнь, и зеленные соски ягод тыкались в вечерний воздух, и на скамейках сидели молодые люди, пили пиво, болтали, кто-то бренчал на гитаре. Впереди шла девушка, в совсем короткой юбке. Круглые, ладные ягодицы, каждая как раз бы уместилась в его ладонь, мерно покачивались вверх и вниз.
— Мне тоже нравится, — сказала Эрженика и сжала его ладонь.
Он смутился, должно быть смотрел слишком долго.
— Мне тоже нравится, — повторила Эрженика и добавила, — если бы я была мужчиной, все женщины были моими. Я бы сама в себя была влюблена. И если бы ты был женщиной, то был бы в меня влюблен. Ты бы ходил за мной, просил меня о любви, но я даже и не подумала бы посмотреть на тебя. Может однажды бы поцеловала в шутку, но только раз, чтобы ты никогда не влюбилась в другого.
— Почему? – спросил он.
— Почему бы не влюбилась? – она захохотала, — ты был бы страшная, очень некрасивая женщина.
— Нет, зачем бы ты поцеловала меня, чтобы я не смог разлюбить?
Поглаживая волосы, она ответила:
— Не знаю.
Он замолчал, и когда безмолвие продлилось больше минуты, она развернулась к нему:
— Обиделся?
Он не обиделся, но ответить ей отрицательно означало задеть ее. Ему казалось, что она делала это специально, чтобы обидеть его, и признаться в том, что в принципе он равнодушен к этой ее выходке, означало признать, что она не так уж и хорошо умеет просчитывать реакцию людей. И это могло обидеть уже ее, поэтому он не ответил. Спустя некоторое время, она начала говорить о чем-то другом, да так весело и беззаботно, что он с легкостью поддерживал разговор, и даже шутил.

Когда в том ноябре, Эрженика ушла от него, все было хуже некуда. Он почти сразу потерял работу, ему пришлось искать себе жилье подешевле. Подвернулась какая-то полуразрушенная квартира, где хозяин решил снести одну стену, а потом забросил это дело на половине. В окнах были щели в полсантиметра, плита еле грела, в ванной постоянно пропадала горячая вода. На новой работе приходилось сидеть до полночи: и теплее, и удержаться за место было легче. Его сестры, а они вдвоем жили в родительской квартире на другом конце города, звонили ему и беспокоились о его здоровье, а еще просили денег, и ему приходилось сильно ужиматься в расходах. Только к лету все понемногу вошло в колею, он рассчитался с долгами, переехал в квартиру получше. И однажды, выйдя ночью покурить на балкон, он вдруг вспомнил о ней. «Эрженика», — сказал почему-то вслух, и в черной тишине улицы его голос показался громким, словно он звал ее. Прислушиваясь к тому, как всколыхнулась улица, он почувствовал, что у него-то внутри все осталось спокойным и ровным. Он сбросил сигарету вниз, она пролетела тускло-красной дугой, и упала в траву под балконом. Раньше, когда он делал так Эрженика укоризненно кивала в сторону пепельницы, и Алексей говорил «больше не буду», а она пожимала плечами «делай, как знаешь». И этот ее жест, когда сначала слегка поднимала вверх свои белые, округлые плечи, а потом поводила ими вперед, словно кланялась ему, а затем отстранялась назад, так что ее большие груди вздрагивали, этот жест, казалось, отражал всю ее сущность. Лучше рассказать о ней было невозможно. Он вспомнил, как она пожимала плечами (раньше он часто специально вызывал этот образ, чтобы насладиться им), но в то момент не почувствовал ничего кроме желания спать. Прошло всего полгода, а он уже разлюбил ее, но тот его зов не пропал в полуночной темноте, не растворился в прохладном воздухе, а добрался до того, кому, в общем-то, не предназначался.
Алексей так и не понял, сама ли она ушла, или тот мужчина оставил ее. Она объяснялась туманно, много курила, порывалась заплакать, и сделала это позже, когда они ушли из кафе. Не сказала только, разорвала ли она с тем мужчиной отношения полностью, или просто решила ему изменить. Его удивила ее новая привычка — она целовала ему руки и плакала. Позже, когда они лежали обнявшись, он не хотел засыпать. Клонило в сон, но он все пытался говорить с ней. Думал, что она пришла к нему единственный раз, и еще ему казалось, что он по-прежнему любит ее.
Он проснулся позже ее. Эрженика лежала рядом, листала его альбом с рисунками.
— Проснулся? Перестань улыбаться. Я, что глупо выгляжу?
Конечно, требовалось ответить «нет, я просто рад, что ты рядом», но он знал, что именно этого ответа она ждала, а потому промолчал.
— У тебя нет новых рисунков.
— Не было времени рисовать.
Она перевернулась на спину, закинула ноги ему на грудь.
— Ненавидишь меня?
— Нет.
— Можно я буду приходить к тебе?
— Да, приходи.
— Ты знаешь, что ты сильно похудел?
То ли от этого вопроса, то ли по какой-то другой причине, каждый раз, когда они занимались любовью, он не мог отделаться от мысли, что недостаточно тяжел для нее. Должно быть тот мужчина (который в его воспоминаниях так и остался громадным, нависающим) весил килограмм сто, а может и больше. Ему, пожалуй, ничего не стоило раздавить ее, просто перестав опираться на руки, как бы в порыве страсти. А он всегда, даже в самом сильном желании, боялся сделать ей больно и отстранялся от нее, словно она была принцесса, или могла сломаться. Теперь же, чтобы он не делал, ему казалось, он слишком легок, и она не чувствует его.
Эрженика совсем не спрашивала, как он жил без нее. Будто и не уходила, а весь прошедший год жила рядом с ним, и вела дневник наблюдений, и в той книжке все записано о произошедших в его жизни событиях. Она даже не спросила, есть ли у него женщина.
Как-то он привел к себе девушку. Познакомились в клубе, она хорошо танцевала, так, что непременно хотелось потанцевать именно с ней. В постели же оказалась холодна, впрочем, он отнес это на их слишком краткое знакомство. Рано утром она ушла, говорила с ним раздраженно, будто винила его за произошедшее. Не хотела давать номер телефона, затем все же записала на бумажке и ушла. Он был не прочь завязать с ней отношения, но потом узнал, что она еще учится в школе. И все же он встречался бы с ней, но девушка сказала, что произошедшее было ошибкой, что она была сильно пьяна и никогда бы по трезвой памяти не поехала к незнакомому мужчине. Это было мерзко и неудобно, и фальшиво.

Почти месяц Эрженика приходила к нему, ложилась на диван, клала ноги на спинку, подзывала к себе. Затем на четыре недели она пропала. Не звонила, и он не звонил ей. Сегодня же она появилась.
— Может, пойдем куда-нибудь? – спросил он, выйдя из ванны.
— Я не хочу, — прошептала она.
— Не хочешь? – переспросил он.
Она покачала головой.
— Может чаю?
— Нет.
Подсев к ней, он обхватил ее ноги и положил себе на плечи.
— Расскажи что-нибудь, — попросила она.
— Не буду, — ответил он, — нечего.
— Ты не умеешь рассказывать.
— Да, не умею.
Ее ноги, худые, так не похожие на всё ее мягкое, чуть полное тело, были совсем холодны. Он гладил их медленно, и ему казалось, что от каждого его движения они слегка теплеют. Она смотрела на него, решаясь о чем-то спросить.
— Ты уже не любишь меня? Ну что ты молчишь? Я вот скажу, что я не люблю тебя. И ведь не обязательно должна быть любовь, чтобы два человека могли быть вместе. Иногда из-за любви, они и не могут жить друг с другом. Иногда любовь – это слишком много.
— Я не люблю тебя, — сказал он, когда она все еще говорила. И почувствовал себя ужасно глупо, будто соврал, хотя это была чистая правда.
— Хорошо, — сказала она зачем-то и заплакала.
— Эрженика. Эрженика, я обидел тебя? – спрашивал он.
А она, некрасивая, с распухшим от слез лицом, пыталась ему улыбнуться.