Пока жена собиралась в дорогу, Найрам старался никак не выдать охватившего его беспокойства. Она уезжала погостить к младшей сестре, та жила в Иркутской области с мужем и детьми. Не виделись сестры больше двух лет, правда, перезванивались часто. И вот, решила его Сэсэг ехать к сестре.
Найрам тоже поехал бы. Да в отличие от жены еще на пенсию не вышел. Работа держит.
— Пасту взяла? — спросил он, когда Сэсэг наконец-то закрыла сумку и присела рядом на стул.
Жена задумалась на секунду, взглянула на баул и кивнула мужу, мол «взяла».
Конечно, жена у него всегда была спокойной. Даже хладнокровной. Однажды на покосе,когда сено укладывали в стога у самого леса, зарычал медведь. Будто над ухом. Все деревенские притихли разом, у самого Найрама сердце заколотилось так, что ни о чем думать не мог. Лишь запомнил, как его Сэсэгма, быстро схватила за руку маленького сына и закрыла в машине. Вроде не торопилась, а и секунды не прошло, как Булатик в жигулях сидел.
— Билет еще раз посмотри. Паспорт, — продолжал Найрам.
Жена послушно взяла сумочку и вытащила бумаги.
— В Улан-Удэ тебя Булат встретит, до вокзала довезет. И пусть мне сразу позвонит.
— Хорошо.
Она еще перебирала билеты. На автобус, на поезд. Обратный билет. Приедет уже через месяц. Всего ничего. Подошло время выходить. Найрам взял сумку. Тяжелая. Набрала подарков, заготовок каких-то, кое-что для Булата. Как она в Иркутске с такой тяжестью будет передвигаться?
До остановки идти было совсем недалеко, просто завернуть за угол и там до конца улицы.
К вечеру, августовский жар спал будто у выздоравливающего старика. Сразу повеяло прохладой и запахом приближающейся осени. Найрам еще острее почувствовал свое беспокойство, а от того обострилось все его восприятие. Он различал фиолетовые цвета плывущих в дымке дальних гор, чувствовал тянущую сырость деревенской канавы, слышал крики соседских детей, гоняющих теленка по двору. Даже мог разобрать слова, которые им выговаривала мать.
Сэсэгма шла молча, должно быть в мыслях погрузившись в предстоящую дорогу.
Старый желтый автобус уже стоял на остановке.
— Ну, давай садись, — сказал Найрам и поставил сумку у дверей автобуса.
— Может постоим еще? — спросил тихо Сэсэгма.
— Люди же ждут, — махнул рукой Найрам, показывая на лица пассажиров, безразлично глядящих в окна.
— Хорошо.
Он занес сумку, удобно закрепил, чтобы не мешала людям. Жена села на место, тело ее как-то сразу утонуло в большом кресле. Когда пожал ей на прощание руку, показалось, что глаза у нее испуганы.
Автобус тронулся, и она то ли робко помахала ему, то ли отвела прядь волос с лица. Он кивнул ей.
Пока шел домой, корил себя, что нельзя ее отпускать было. Хотел позвонить сыну, чтобы отправил мать обратно. Потом решил не беспокоить. И все же, засыпая, никак не мог придумать, что надо было такого ей сказать, чтобы она осталась, не уезжала.
Лишь под утро, измученный бессоницей, он пробормотал в полусне «Сэсэгма, ты зубную пасту забыла».