Тоскливый был день. Когда Доржик вставал утром, то вроде бы и солнце проглядывало сквозь тучи, да только обман это был. Как заволокло небо, так стало понятно, что от октября не жди отступления.
— Доржо, — звала с кухни мать. Он нехотя отозвался, зная, что его ждет. Можно ведь было дома отсидеться, мультики посмотреть или поиграть в компьютерные игры, но его сейчас отправят по обычному поручению. Он взял большой термос, тяжелую сумку из нейлона, которую если тереть в темноте, сыплет искрами, и вышел на улицу. Холодный день. Зря он надел джинсовую куртку, да только та куртка, что на синтепоне уж больно у него уродливая. Лучше в этой потерпеть. И шмыгая носом, похожий на японского военнопленного, он поплелся в центр города. Папу можно было узнать издали. Старый, седой, он наклонил непричесанную голову над шахматной доской, будто дремал. Правда, пальцы у него шевелились. Наверное те, что играли с ним здесь, в скверике, думали, что у того пальцы всегда шевелятся, но на самом деле, вполне они могли покойно лежать, когда он спал или слушал радио. А вот как садился играть, так они начинали бегать, словно маленькие шубутные зверьки. Некоторых это раздражало. Доржика, например.
— Папа, — позвал он негромко.
— Э, сыночек пришел, — сказал отец, не обернувшись. Слепые его глаза все также были обращены к доске.
— Я тебе покушать принес.
— Хорошо, хорошо, — закивал головой отец.
Доржик вынул пирожки, налил чай из термоса, поставил рядом с отцом. Потом обвел взглядом присутствующих, стараясь ни на ком, особо не задерживаться. Не нравилось ему это — торговать.
— Доржик, я бы у тебя пару пирожков купил, — сказал, наконец, один мужчина. Доржик молча протянул ему два пирожка и салфетку. Потом еще несколько мужчин за соседними столиками его позвали к себе, но все пирожки продать не удалось.
Мужчина, который играл с отцом, похлопал его по спине, будто утешая. А потом пошел дождь, мелкий, колючий. И Доржик с отцом поехали домой.
